**
Желание, тлеющее в нём уже много дней, неосознанное, но постепенно накопившееся, в это солнечное утро, когда через раскрытые настежь окна упругий ветер доносил запах и шум большой воды, а дебелая возрастная дочка хозяйки со смуглыми бровями вразлёт заинтересованно заглянула к нему в комнату с никчёмным, как всегда, вопросом, вдруг конкретно сублимировалось и стало осознанным.
— Привет! — Потянулся он и сел в постели. — Тёплый и томный после хорошего сна. — Что стоишь, заходи!
— Да ну, мне неудобно, — Пожала она "плечиками", а на самом деле плечищами, побольше его. Крупная белая грудь колыхнулась даже под массивным давящим лифом. Круглое спелое лицо с губками-бабочками расплылось в улыбке. Тяжёлая грива тёмных волос была прихвачена у затылка гребнем, спадая дальше широким потоком за плечи.
— Да что неудобно, заходи! — Он призывно подвинулся на постели и похлопал ладонью рядом с собой.
— Там мама… — Неуверенно оглянулась она куда-то в коридор.
— Да бог с ней, не потеряет! Заходи уже! — Он чувствовал, что надо настаивать. Знал. Его восставшая плоть, увидевшая не просто случайную девушку, а сосредоточение всех его вчерашних и неосознанных желаний, настойчиво толкала его в сторону неизвестности.
Она ещё раз оглянулась за собой, словно понявшая и принявшая его игру, не открывая дверь полностью, протиснулась в ранее оставленную щель, чуть ли не задевая пухлыми грудями косяк, и тщательно закрыла за собой, может, и заперла, он не расслышал.
— Сюда?
— Да, ко мне! Мы с тобой так и не познакомились! Живу вторую неделю и всё мимо хожу.
— Да, мимо ходите, не замечаете! — Будто жалуясь на него же, выпятила губку девушка. Она осторожно присела на кровать, довольно далеко от него, ещё и отклоняясь в сторону всем своим тяжеловесным, крепко сбитым корпусом. Он уловил её запах, свежий, женский, дурманящий. Потянул воздух носом, закрыв глаза.
— Ах! Как ты пахнешь!
— Как? — Скованно хохотнула девушка, оставаясь настороже.
— Как счастье!
— Скажете тоже!
— Истину говорю! Чувствую, счастье близко, совсем рядом! — Добавил он и коснулся её руки своей. Она не убрала, наоборот, раскрыла ладошку. Та была чуть влажной, крупной и мягкой.
— Ах, какая ладошка! — Выпалил он.
— Ну, вы что-то совсем… — замялась она, — в романтическом настроении. — Добавила она, подобрав слово.
— Именно! Именно так, милая… как? Прости, я забыл.
— Алия.
— Алия? Как сладко! — Он выпустил её ладонь, но не перестал её касаться, медленно двинулся по руке, ощущая пальцами её мягкую кожу, поднялся до плеча, двинул на спину…
Девушка сидела смирно, выпрямившись, настороженно наблюдая за ним. Лицо её, совсем недавно с прищуром смешливое, разгладилось и наполнилось внутренним ожиданием, затаённой тревогой и вниманием.
У неё была упругая, рельефная спина, она скульптурно прогибалась в талии, а потом разъезжалась необъятно в широкие экзальтированные ягодицы. Он чувствовал под тонкой тканью платья широкую резинку белья, скользил по ней в задумчивой нерешительности.
— Вы хотите меня? — Выдавила она другим, отрешённым, густым голосом.
— О, да! Я хочу тебя больше жизни! — Признался он, не раздумывая, даже не испугавшись напыщенности своих слов.
— А потом уедете? — Вынесла она приговор. — Испорченной девушке тут не жизнь! — Добавила не в упрёк, а как факт, с которым ей потом придётся жить.
— Я никуда не уеду, хочешь, мы уедем вместе?! — Он говорил, слабо соображая, будто в бреду. Врал ли сознательно, обещал, как это делают в предвкушении скорой победы, предлагал ли повод согласиться, дать слабину второй стороне?
— Вы обманываете! — Твёрдо заверила его Алия.
— Я? — Удивился он. — Да никогда! Послушай, как бьётся моё сердце!
Он схватил её руку и прижал к груди. Толчки ощущались даже через её ладонь.
— Это ничего не доказывает! — Увесисто возразила девушка.
— Ты же сама хочешь! — Растерянно предположил он, не представляя, что ещё бы такого сказать.
— Хочу! Но я должна думать…
Договорить он ей не дал, пододвинулся, обнял, прижавшись к сочным устам своими, с утра не очень свежими. Вспомнив тут же этот огрех, не стал раскрывать рот, но ощутил, как в ответ разъехались пухлые губы Алии и её горячий язык на своих.
Он уполз лицом в сторону, покрывая щёки, шею, кожу девушки поцелуями, тиская её обеими руками, пока она вяло прикасалась к его плечам своими ладонями, будто знакомясь, пробуя этого неизвестного мужчину, привыкая к нему.
В недавнем его сне всё произошло без задержек, вот он уже проник руками в женскую сердцевину, ласкает запретный плод, растекающийся под его пальцами потоками терпкой тягучей влаги. Но в реальности девушка была большой. Всего много: тела, волос, груди, ног, ткани. Куда двинуться, за что хвататься?! Он зарылся в неё лицом, как слепыш, тыкаясь в разные места, тёплые, мягкие, парные.
Завалил кое-как, она не стала упираться, иначе — полный провал. Стал шарить по ногам, их тоже было много, и вниз, и вверх. Бёдра трагически расширялись, слипшись влажными внутренними сторонами. Конгломерат. Выше только крутой холм лобка и матово-аппетитный выпуклый животик. Розовая повседневная ткань, а под ней шуршит настоящая смуглая жёсткая поросль!
Всё как-то бестолково, нелепо и угловато, не то, что во сне. Стянул эти трусы, трусищи! А под ними, мама дорогая, сопки и овраги! Целая планета! Припал лицом, зарылся в неё! Дышал, лизал, сосал жадно, вкручиваясь носом, хватая ртом и раздвигая руками. Ноги были побеждены, неспешно, их удалось разлепить и уже улечься там, как в окопе, выглядывая в бруствер.
Она только тихонько ахала, не двигаясь, покорно дав делать с ней, что он хочет. Жёсткие волосы лобка увлажнились от его текучей слюны, от неё самой, выпускающей мутные капли предвкушения из чуть раскрывшейся от его языка розовой расщелины. Он нашёл её клитор, выпукло-рельефный, чёткий, свеже-розовый, впился губами, лизал, лизал, пока не почувствовал, как девушка непроизвольно дёргает мышцами живота. Взглянул на лицо — глаза закрыты, ладонь закушена зубами, чтобы не кричать, ноги дрожат, озноб и глухие стоны — кончила!
А дальше всё быстро: ринулся сверху, освободился, надыбил член, приставил, всё само проскользнуло. Если и была преграда, то символическая, робкая погрешность, которую по насквозь мокрой дорожке он проскочил с лёту. Впихнул и понял — это его место! Оно обнимало его со всех сторон, плотно, ровно, от начала до конца, как вторая кожа. Он был в ней, но она была на нём, она была им единственно возможным образом. Он сделал ход, и мурашки пошли по спине: шёлковая вязкость засасывала и окутывала, как последнее утешение, единственное из возможных. Зад вспотел от такого, ноги задрожали. Можно было больше не двигаться, — лучше уже быть не могло. Но он рискнул, шевельнулся. Блаженство облегания никуда не делось. Только подкладка изменилась. Вместо недвижимого мощного неудобного холма под ним вдруг разъехалось, преобразилось в удобное ложе, облегающее, обнимающее со всех сторон.
Он поднял голову, уткнувшись носом в её запрокинутый подбородок. Закрытые глаза, застывший в немом выдохе рот. Но руки прижимают, ноги услужливо разъехались широко, вбирая в себя его, зад ритмично отрывается от кровати навстречу. Она приподнимается вместе с ним своими мощными сильными бёдрами!
И тут он зашёлся, разогнался, долбил яростно, сильно, долго, обливаясь потом и слюнями. Мял, вгонял, влёз, иногда останавливаясь, чтобы отдышаться. Кончал неоднократно, но не мог насытиться. Она забирала всё, принимала, давала, разгораясь, как заря. И вдруг задышала, как земля при землетрясении, задвигалась, охнула, напряглась и пошла волнами, зигзагами, вздутиями и сотрясениями. Выдохнула, дёрнулась, напряглась и расслабилась, в наслаждении вытягивая ноги.
Он отвалился, как напившийся клещ. Двигаться не хотелось. Да и не мог он после такого шевелиться. День, месяц. Хватило бы и на год. Что он наделал?!
Ёбаный сон! Довёл его до греха! Как теперь смотреть ей в глаза? Как смотреть в глаза её матери? "Испорченной девушке тут не жизнь.". А ведь и правда! А может, она не девушка?! Единственный взгляд на себя внизу решил этот вопрос — девственница.
Была.
— Вот теперь точно бельё придётся менять, — Просто и без эмоций сказала Алия, всё ещё лежа в первоначальной позе, как он её оставил, на спине, поперёк кровати. "Хорошо, что кровать двуспальная", — запоздало подумал он.
"Потому что снималась на двоих". — Подсказало ему подсознание.
— Алия!
— Не надо ничего говорить! — Прервала она его, порывисто вскочила, одёрнув мятый подол, подобрала трусы, быстро надела и рукой показала: "Слазьте!". Он спрыгнул, пересев в кресло, закурил у окна и смотрел, как она быстро и сноровисто меняет бельё. Маленькое пятнышко крови можно было даже не заметить, если не знать, где искать.
— Ну вот, так-то лучше, — довольно оглядела она дело рук своих. Всё было чистое и заправленное. — Ну, я пошла?! — Будто ожидая чего-то, каких-то слов или заверений, постояла немного и, не услышав ничего от застывшего в ужасе от себя мужчины, взяла в охапку скрученный узел, чиркнула замком (всё же закрыла) и выскользнула в узкий проём, снова не открывая дверь полностью.
***
"Ёбаный ты придурок! По-другому никак нельзя тебя назвать! Ну что за мода влазить во всякие истории в угоду своему истёртому члену?! Доволен? Испортил девку? Влюблённую, заметь! Плюнул в нежную любящую душу, растоптал, попользовался?! Доволен?"
