Искренне признавался он себе: "Да, доволен!". Эта простая неловкая сцена воодушевила его, как выпускной в школе. Будто вернулся он в начало, когда всё ещё можно, впереди и доступно, только протянуть руку и приложить усилия. И вновь он не отработанный материал, профессионал на фрилансе, купить которого насовсем слишком дорого и геморройно. "Неплохой специалист, но слишком много из себя воображает!". И верно, если вы все тупые бездари, научившиеся только таблички дёргать в компьютере, как свои пиписки? Как там: "Ударить — 1 бакс, знать, где ударить — 9999.". Ведь не дурак, что на него нашло?!
Он мучился угрызениями весь день. Нехотя купался, через силу обедал, заснул под навесом на твёрдом лежаке, отлежал все бока, как пьяный отпускник, но и к вечеру терзался муками совести. Правда, к концу дня они окрасились похотливыми мечтами. "А вот бы она пришла вечером, или ночью", — Стали прокрадываться очередные крамольные мысли. "Чего теперь-то, можно и потрахаться". Поднялся к себе в номер он уже в лихорадочном предвкушении. "Она придёт, обязательно! Или я не знаю совсем женщин!". — Убеждал он себя. Помылся, почистил зубы, причесался, выпил рюмку. Сел у окна в кресло, рассматривая полоску уползающего заката. Вид был изумительный! Может, подниматься после пляжа измождённому отдыхом все эти сотни ступеней и переходы было муторно, но это искупалось великолепным видом на открывающиеся просторы.
Проходя, он видел её мельком, хлопочущей по хозяйству. Отель семейный, все при деле, даже малышня помогает. Мамаша её улыбчивая, черноокая и расплывшаяся в пространстве матрёна кивнула ему, как обычно, приветливо. "Наверно, не сказала", — Облегчённо выдохнул он. "Трус!" — Укоризненно добавил он про себя.
Сидел, выключив свет, запустив музычку. Дым дёргался в проёме окна, выбирая, куда двинуть. Вдруг резко ввалился внутрь. Он повернул голову — образовавшийся проём в двери, пустив полоску жёлтого света, и тёмный силуэт опять исчез. Он бросил окурок и поднялся навстречу.
— Я пришла, как только смогла! — Горячо зашептала Алия, подставляя ему свои ждущие губы. Теперь уже широко и влажно они соединились ртами. Откуда у неё такие умения? Рот проглатывал его, влажно охватывая мягкими створками, вжимаясь плотным упругим языком. Они стояли и поедали друг друга ртами, жадно перехватывая объятья. В темноте она казалась ему ещё больше. Везде под руками была её плоть, большая, мягкая, упругая, трепещущая.
— Ух! Ты такая! — Освободился он.
— Нравлюсь вам?
— Почему на "вы"?! Просто Сергей, Серёжа, Серёженька, как хочешь! — Снова нашёл он мокрый раскрытый рот.
— Ах, — Вырвалось у неё. Грудь её упиралась в его, и он впервые, после утреннего помешательства, остановил на ней внимание. Большая, сочная, упругая. Он сжал её под тканью, вызвав у Алии повторный стон.
— Я хочу тебя!
— И я! — Эхом откликнулась девушка.
Он потянул подол вверх и стащил с неё платье. Свет из окна ласкал её светящееся тело. Много тела. Он вернулся к объятиям, но только чтобы расстегнуть лифчик. Она покорно опустила руки, и тот упал к их ногам. Грудь, роскошная и объёмная, спело соединилась перед его взором половинками. Он схватил их руками, стал мять, целовать в засос небольшие сморщенные соски.
— Ах! — Поёжилась Алия.
Но он настаивал, потянул на кровать, застеленную ею утром. Она заботливо, по-хозяйски успела сдернуть одеяло, прежде чем повалиться на неё навзничь. Уже сама раздвинула ноги. Оставалась только белеющая полоска ткани на бёдрах, она улетела на середину комнаты, обнажив темнеющий холм. Он хотел бы снова зарыться туда с головой, но почему-то вспомнил, как блаженно спускал туда ещё утром, и жадно кинулся верхом, нашаривая перенапряжённой плотью влекущее влажное и ароматное женское чрево. Легко нащупал, прижал, опять удивившись обильной, шёлковой влаге среди пышных заросших валов, и проник, не влетел, впихнул, с трудом раздвигая охватывающие его внутренности. "Неужели утром было также узко? Почему он не помнит?".
— Я весь день о тебе думала! — Доверчиво прошептала она, взяв руками его лицо.
— Я тоже! — Он хотел бы уткнуться в спелые холмы грудей и биться телом, как рыба, пока не испустит дух. Но девушка хотела поговорить, и он уступил, приостановившись.
— Я тебе нравлюсь?
Ох уж этот вопрос, не требующий ответа. Достаточно обратить внимание чуть ниже!
— Да! — Эхом отозвался он, стараясь не растянуться в противной ироничной ухмылке. — Ещё как! — Это было уже лишнее, но он себе позволил. Кажется, она не поняла и пропустила.
Она пошевелилась, укладываясь поудобнее. То, с какой лёгкостью она проделала это с ним сверху, придало ему ощущение мелкости и малозначительности. Она такая роскошная, и он, мелкий чупиздрик, меж её коленей. Перевернётся и раздавит, если захочет.
Чтобы прекратить разговоры, он потянулся к её губам. Она жарко приняла их, прижав к себе руками всё его тело, колени сжали его снизу, руки — грудную клетку, и ему стало трудно дышать. "Спасите!". В глазах потемнело, и он, вырвавшись из поцелуя, насилу отдышался.
Чрево уже знакомо, но от того не менее восторженно ласково и всеохватно принимало его член. Это было что-то невообразимое! Настолько плотно, глубоко, на всю длину эта неопытная девушка вбирала его не очень маленький агрегат, разместив в себе идеально полно, без пропусков и огрехов, расположившись по всей поверхности равномерной стискивающей руковичкой. То было услужливое, старательное влагалище, пышущее желанием. Он заскользил по мучительно чувственным волнам складок, мягкости и упругости, вжимаясь в пухлый пушистый лобок своим, чавкая членом, выходя и проникая в текущую нутрь вновь и вновь.
Уже не было утреннего азарта, только вечернее смакование. Он тянул это восхитительное ощущение, как дорогой горячий коньяк, осязая и воспринимая его не только участвующими участками тела, но и душой, самодовольной и поющей от радости тела. И почему эта новая телесность была для него так жгуче приятна, значима, пьяняще исчерпывающей, абсолютной и безусловной? Он не думал ни о чём, не мог, мозг отключился. Будь он более раскован, хрюкал бы поросёночком — ему безумно хотелось стать юным, бесшабашным и легкомысленным на этой большой, чистой девушке, тихо ойкающей под ним и смешно морщившей носик то ли от боли, то ли от собственных ещё непривычных и таких новых сладостных ощущений. Как бы ему хотелось, чтобы это было второе! Ему было важно, чтобы и ей было с ним хорошо! Необычайно легковесное, нежное ощущение было от этой девушки, даже внутри, где туго и плотно оставалось ощущение свежести, новизны, чистоты и робкой непосредственности. Это возможно только в начале. Сегодня, может быть, завтра. И всё, будет утеряно навсегда, как когда-то детство. Как мимолётно это сладостное ощущение нового, как легко оно рассеивается!
Он превзошёл себя, спустил и не закончил, продолжил снова и опять брызнул, не вынимая и не останавливаясь. Пошёл на третий круг, сношал-сношал, но уже был не в силах закончить вновь, хотя и безумно хотел. Замучился сам, замучил Алию. Кажется, замучил.
Остановился потный, с каплей на носу, нашёл её губы, чуть пососал их, вернулся к грудям, вспотевшим в плотной крымской ночи, облизал их. Двинулся ниже, к распаренному холму, источающему островлекущий запах молодой самки. Зарылся туда с рыком, как пёс. Нащупал среди шершавых валиков нижних губ сладостный гладкий вход, лизнул, вызвав дрожь в большом пышном теле, погрузился глубже, вкусив пряный сок влагалища. Вернулся выше, уткнувшись в плотный носик клитора.
Она уже вся дрожала: ходили ходуном ноги, вздымалась грудь. Руки хватали простыню, сжимали, стараясь удержаться на волне прилива.
— А, а, ах-х-х-х! — Дышала, как сама земля, тяжело вздымаясь. Выгнулась, растянув ноги, вытянув стопы, напрягшись. Он старательно лизал, гоняя языком по твёрдой ягоде. Дрожь возникла у девушки между ног и пошла кругами по телу, становясь всё шире и реже. Алия вздрогнула, раз, второй, тяжело выдохнула, пустив из дырочки струйку ему на подбородок, и унялась, осела, как открытое тесто.
Он был счастлив и неудовлетворён. Они лежали рядом. Алия повернулась к нему боком, водила пальцами по его безволосой груди:
— Странно, у наших мужчин грудь волосатая, — Задумчиво тихо сказала она.
— А у меня только спина, — хмыкнул он.
— Правда?
— Ну, немного. Не как у обезьяны.
— Наши, значит, обезьяны?
— Просто горячие парни с высоким тестостероном.
— Тестостероном?
— Гормон мужской. Есть женский, эстроген.
— А от женского что бывает?
— Ну, овуляция от него, грудь, влага во влагалище… — Стал перечислять он.
— Откуда ты всё это знаешь?
Он хотел было по своему обыкновению ответить привычное: "Поживи с моё, ещё не то узнаешь!", но как-то постеснялся хвалиться перед этой юной девочкой своим четвёртым десятком.
— Прочитал как-то, — нейтрально признался он.
— И если волосатый, то тестостерона много?
— Да. Когда много, не только сильнее женщину хочется, но и более агрессивный, подраться там, покричать, понервничать.
— Вот это похоже на наших, — Довольно признала Алия.
Они полежали ещё. Член стоял, будь он неладен. Из-за него всё и началось. Мысли лезли, в том числе на национальной почве. Положение получалось щекотливое. Неделя отдыха. Пусть. Сколько надо времени, чтобы их раскрыли? Влюблённая дуреха — ненадёжный конфидент. У неё на лице всё написано. Смотрит пристальными угольками, белки сияют в темноте.
Стоит мамаше отвлечься от своей постоянной готовки своему аулу, чёрт их разберёт, сколько родственников, так всех и не разучил, и обратить внимание на потаённую радость, новый взгляд, в котором появилось женское понимание дочери, и всё: "Тимур, Ахтем, возьмите ваши ножики, надо одному туристу окрестности показать, в особенности ту дальнюю малоизвестную пещеру!". "Да не, сейчас же двадцать первый век, правовое государство, самоопределение женщин. Девушка влюбилась. Имеет она право влюбиться? Отдалась чувствам, с кем не бывает? Да же, мамаша?! — Да, Тимур, Ахтем, возьмите ещё пилу! Порежем на части, сожжём на костре, как собаку!". "Ну что вы, мамаша, так с будущим зятем!". "Ах, зятем?! Другой разговор, мы люди современные, препон чинить не будем! Тимур, Ахтем, зовите всех, будем свадьбу планировать!".
