Глава 3
Десять дней подряд, пользуясь метро, я исподволь изучала людей. Пыталась угадать — кто он, тот незнакомец, что прикосновением вырвал меня из сонной обыденности. Но с каждым днём воспоминание стиралось, теряло чёткость. Всё бы и забылось, если бы однажды... судьба не дёрнула за ниточку вновь.
Когда вагон взвыл на вираже, я снова ощутила их — уверенные, чужие пальцы, такие наглые и властные, будто им принадлежало право на моё тело. Они прожигали тонкую ткань лосин, добираясь до кожи. Воздух стал густым, как ртуть, вязким и сладко-ядовитым. В висках застучали барабаны в такт стуку колёс.
Толпа... слипшаяся в единый, равнодушный организм. Сотни глаз-объективов щёлкают затворами, фиксируя мой позор, но мне… мне всё равно.
Тело уже отозвалось прикосновению — мурашки бежали по позвоночнику строчками Брайля, а в горле застыл крик, похожий на вой сирены в ночи. Губы, смазанные перламутровой помадой, дрожали как струны расстроенной виолончели, сердце, трепещущее под ажурным кружевом блузки, замерло, боясь сорваться в бездну.
Мир будто погрузился в вязкую янтарную медлительность, локти пассажиров, вонзившиеся в бока, надёжно фиксировали моё тело, а стальная махина, растянувшись на рельсах, нарочито спокойно ползла в спальный район. И только бесстыжие пальцы, быстро оценив внешний изгиб моих бёдер, требовательно, по-хозяйски уже разминали их внутреннюю поверхность.
Также, как и в прошлый раз, я не отпрянула и не возмутилась, но... я хотела знать, кто. И когда поезд резко тряхнуло, толпа на единицу времени распалась на отдельные компоненты. Тогда, пользуясь выпавшим шансом, я резко обернулась.
Мой взгляд впился в знакомый силуэт. Она — невысокая, крепкая, с вечно поджатыми губами и угловатой фигурой, коллега из бухгалтерии. В шоке я уставилась на неё.
— Зачем?.. — выдохнула я.
— З-а-ачем... — передразнила она, растягивая мой вопрос в непонятную болезненную насмешку. — Ненави-ижу... Тебе, шлюхе, — всё, мне — ничего. Ты — стройная, даже после тридцати. А я?.. А я стараюсь. Спорт. Диеты. Бессонные ночи. И всё зря.
Её глаза горели яростью, в голосе звенела старая, прогоркшая обида. И вдруг — без предупреждения — она оттянула мои лосины и резко, уверенно, жадно запустила руку. Туда. Тёплые, настойчивые пальцы скользнули по чувствительной коже, нашли лобок, проникли внутрь. Без разрешения. Как хозяйка. Я ахнула.
Плотное кольцо людей — нет, не так, человеческих локтей, спин, туловищ — прижало нас друг к другу. Мне кажется, даже перестань я держаться за что-либо — не упаду, не осяду на пол, толпа не отпустит.
Могла ли я закричать, оттолкнуть, сделать что-нибудь? Наверное. Только я не хотела.
Мне было неимоверно стыдно... и необычайно приятно. Я никогда не испытывала такого удовольствия. Оно было запретным — грязным, неправильным, унижающим — но желанным, жгуче необходимым. Оно не просило моего согласия. Оно просто было.
И я, зажатая безликими телами, с чужой ладонью внутри и выжженной точкой внизу живота, — растворилась в этом, без мыслей, без слов, без имени. Толпа покачивалась в такт, поезд стонал на повороте, а я, одетая и раздетая одновременно, ничейная и захваченная, чувствовала себя до ужаса живой. Желанной. Принадлежащей ЕЙ. И боялась себе признаться, чего было больше: ужаса… или восторга.
— Шлюха-а, — прошипела она, прожигая меня тяжёлым ненавидящим взглядом, — Самая настоящая! Перед любым незнакомцем ноги раздвинешь, лишь бы погладил.
До чего же несправедливо... Ведь я никогда, ни с кем... да и сейчас — только рука, ЕЁ рука.
Сердце грохотало. Мне было стыдно. Горько. Больно. И... сладко. Потому что её пальцы находили отклик в теле. Потому что я была разогрета, и желание росло — как пламя, подогреваемое обидой.
Её рука — властная, требовательная, но в то же время удивительно мягкая, деликатная... между ножек... вот, так... тщательно, ох, как тщательно... исследовала путь по нежным кривым, оставляя за собой следы тепла. Она обняла ладонью мой гладкий, лишённый волос (из-за чего кожа особенно чувствительна) лобок и сжала его, одновременно большим и указательным пальцами проникая глубже. М-мм. Левой рукой в то же время она крепко обхватила меня за талию, прижимая к себе и не давая мне сбежать. А разве я могу? Хочу?
Её выверенные, лёгкие движения окончательно разрушили хрупкий баланс между желанием и страстью. Пальцы проходят вдоль половых губ, находят клитор, но... уходят, уходят... за-ачем? Она словно дразнится, не касается его напрямую и лишь разогревает меня к ещё большему возбуждению.
— Наслаждаешься, да? — хрипло не то спрашивает, не то утверждает она. — Прямо тут. На людях.
Я пытаюсь совладать с собой, но дрожь накрывает меня волнами. И... я прижимаюсь к ней — непроизвольно. Хочу, чтобы она двигалась быстрее. Глубже. Танечка, не останавливайся!!!
Её ладонь — горячая, уверенная — накрыла мою лысую киску. Сжала. Раздвинула. Ах! А вторая рука скользнула к ягодицам, мягко, но уверенно ощупывая их сквозь тончайшую ткань.
Так вот какая она — любовь между женщинами?.. Безудержна-ая. Я растворялась. Прямо здесь, в вагоне, на атомы. И не хотела собираться обратно.
Я...
— А-а, — издаю чуть слышный стон.
— Сейчас ты кончишь. Прямо в вагоне, — в её голосе торжество и власть.
Я едва сдерживаюсь, чтобы не застонать громче. Чувствую, как на лосинах становится влажно. Моя? Не-ет, уже, чужая мысль — остановись! Но не могу... Не могу и хочу! Хочу финиша. Здесь и сейчас.
Ах, она... она захватывает мои губки кончиками пальцев и тянет вверх. О-ой, можно и посильнее, хочу попросить её об этом, но... не могу. Я разучилась говорить... хрип... стон... это я умею.
— А-аа, — облизываю пересохшие губы лица... они с трудом, но ещё подчиняются мне... те, что между ног, всецело в её власти.
Сильные, твёрдые, но очень нежные пальцы Танечки входят внутрь, ищут ту самую точку G, которую так любят все обсуждать. Она... м-мм... умничка. Таня... она м-мм... а-а, вводит два... ой, три... три пальца... о-ооо. Господи, как плавно. Как точно. Как будто она — продолжение меня. Моя Танечка оё-ёй... Никогда я не знала, что моё тело будет так реагировать. Бо-оже... с женщиной совсем не так, как с мужчиной. М-мм. Не лучше. Не хуже. Божественно! Я улетаю.
— Шлюха, грязная шлюха, — шепчет она, возвращаясь рукой к клитору. Во-от... я словно вижу это — она отодвигает капюшон, открывая его головку. По кругу пальчиками... вот так... вот так... О, Господи, Танечка, я... я... я — твоя шлюха!!! Только не осторожничай. Сильней! Быстрей! О-ой, её пальцы танцуют вокруг клитора, вызывая дрожь во всём теле.
Она уже прекрасно понимает — я никуда не убегу. Обе её руки в моих лосинах спереди — одной раздвигает половые губы, второй играется с клитором. Го-оспо... я чувствую себя голой в этом вагоне, полном людей.
Та-анечка, люблю тебя! Я твоя, твоя шлюха, — бьётся в мозгах, в остатках мозгов, ещё не расплавившихся от штурма её нежных пальцев. Я-я, я-я... скоро кончу.
Её движения всё увереннее. Она знает, чего я хочу, и к чему я уже готова. В её ласках нет спешки — только нежность и понимание. Ох, Танечка... она чувствует, как я реагирую на каждое её движение, и знает, что на правильном пути. Её руки порхают — исследуют, ласкают, делают меня счастливой. Настоящей, бесстыжей, счастливой шлюхой.
— А-аах... — вырывается протяжный стон. Ноги подгибаются, и я буквально висну на Танечке.
— Девушка? Вам хорошо? — чей-то смеющийся голос рядом. Я вздрогнула. Встрепенулась.
— Плохо... П-пальчик поранила... — прохрипела я пересохшим горлом, собирая остатки разума в кучку.
Вокруг — равнодушные лица. Никто ничего не заметил. А она — та самая завистница — смотрела теперь не с ненавистью, а как будто... с жалостью?
— Моя станция. Выходи за мной впритык, никто ничего не заметит. Я живу рядом, приведёшь себя в порядок.
— Стоит ли? — спросила я, не без горечи. — Ещё обваришь... или плюнешь в душу.
Она приобняла меня за талию, прижалась лбом к моей груди:
— Дура я… завистливая… а ты красивая, хорошая, сладкая. И не ценишь себя. А я… «тумбочка». А хотела быть как ты… Прости.
Секундная пауза. Потом — взгляд снизу вверх:
— Вбила себе в голову, если тебя опозорю — буду счастлива. Почти получилось, — она изобразила саркастическую улыбку. — А счастья как не было, так и нет.
Вздохнула:
— Пойдём. Пора выходить. Незачем тебе позориться.
Я ничего не ответила. Только кивнула. И шагнула за ней — навстречу продолжению странной, пугающей, но почему-то важной истории.
Глава 3
Нет, это не ошибка.
Та же сцена — но теперь от лица Тани.
Метро. Люди толпятся, не извиняясь, задевают локтями, наступают ногами, но я смотрю только на неё. Она опять в этих тончайших, прилегающих как вторая кожа, лосинах. Всё обтянуто. Бёдра, попка, грудь — всё сочное, живое, бесстыдное. Даже волосы у неё блестят, как из рекламы. Даже запах от неё — как у кого-то, у кого всё хорошо. Меня тошнит от неё.
